Мой блог в первую очередь создан для того, чтобы люди читали, а именно начинали читать здесь, а потом брали книги в руки и продолжали читать.

Наринэ Абгарян — одна из самых дорогих моему сердцу писательниц, она словно красиво оформляет мои мысли и истории моей семьи, поэтому ее Вам советую читать всегда, когда весело и грустно, читать детям и взрослым. Погода как раз нашептывает: «Налейте себе чаю, укутайтесь в плед и читайте, нашу родную Наринэ!»

Публикую отрывок из книги Зулали, которую  сама сейчас читаю!

***

Если спросить у Зулали, какое нынче время года, она отвечает, ничуть не сомневаясь: «Весна».

Мамида ворчит, что Зулали потому и такая, что у нее всегда весна.

— Другие уже облетают листьями, а наша Зулали еще даже подснежников не набрала, — цокает она языком.

У Мамиды широкая мужская спина и такие руки, что иной раз остерегаешься подойти — а вдруг она тебя нечаянно ими заденет. Костей ведь тогда не соберешь. Мамида ступает медленно, вразвалочку, вперив правый кулак в бок, левая рука качается, словно маятник, юбка топорщится оборками на большом животе, Мамида отчего-то решила, что чем больше на одежде складок, тем меньше видно полноты. Полнота у нее такая, что порой удивляешься, как у нее получается так ловко при своих размерах двигаться.

Мамиде столько лет, что не сосчитать. Она громкая и хлопотливая, а еще — терпеливая, хотя вывести ее из себя раз плюнуть. А еще она очень не любит, когда ее отрывают от теста. «Тесто — это все!» — приговаривает Мамида, разминая огромный, размером с колесо телеги ком своими большими руками. «Это все» в ее понимании означает действительно все, начиная с «не отвлекай, если не хочешь схлопотать на свою голову проблем», и заканчивая «ничего важнее этого в мире нет».

Зулали сидит на краешке стула, выпрямив спину, мнет крохотный кусочек теста на самом углу стола. У Зулали высокий лоб, длинный узкий нос и тонкие губы. Она похожа на Анну Бретонскую, портрет которой стоит на комоде в комнате деда. Если сделать Зулали пробор посередке, а волосы спрятать под накидку, получится вылитая Анна Бретонская. У Зулали такое красивое лицо, что можно смотреть бесконечно. Жаль, что эта красота исчезает ровно в тот миг, когда она открывает рот. Говорит она плохо, неряшливо, закатывая глаза и дергаясь лицом, к тому же не произносит большую часть звуков, потому приходится сильно напрягаться, чтобы понять, что она хочет до тебя донести. По большому счету, кроме десятка звуков, Зулали не может сказать ничего. Потому «хорошо» в ее исполнении звучит как «оошо», а весна — «ена».

— Лучше бы ты онемела, зато соображала, — иногда заявляет Мамида. Она всегда очень искренна в своих пожеланиях, потому если говорит, что лучше бы Зулали онемела, то так и думает.

Зулали замирает с открытым ртом.

— Закрой рот, а то муха залетит! — Мамида щедро припорашивает деревянное корыто мукой, перекладывает туда тесто, накрывает чистым льняным полотенцем.

Зулали мелко смеется, прикрыв рот ладонью. Мамида смотрит на нее так, словно прикидывает в уме — стоит в очередной раз напоминать о том, что смеяться, мелко трясясь, как овца на ветру, женщине ее возраста не пристало. Потом она вздыхает и, так ничего и не сказав, уходит мыть руки. Выцветшие половицы жалобно скрипят под ее тяжелыми шагами, туфли она носит большие, мужские, женской обуви на ее ногу не достать. Одно время ей шили на заказ в обувной мастерской, но потом она рассорилась с сапожником вдрызг и никогда больше не переступала порог его дома.

— Посмотрим, где ты будешь обувь покупать! — кричал он ей вслед, потирая ушибленное плечо — это Мамида, выходя, подвинула его так, что сапожник вписался головой и плечом в стену. Голове ничего, а плечо потом долго болело.

С того дня Мамида носит мужскую обувь; женскую, сшитую в мастерской, она в тот же день отправила со мной обратно. Вымыла, аккуратно обсушила, натерла топленым гусиным жиром, завернула каждую туфлю в обрывок вощеной бумаги, уложила рядками в сумку. Сверху водрузила бутыль виноградного уксуса. Велела отнести и оставить на пороге обувной.

— А уксус зачем? — полюбопытствовал я.

— Чтоб выпил и сдох!

Судя по тому, что сапожник до сих пор здравствует, уксус он пить не стал. Куда туфли Мамиды девал — не знаю. Я поздоровался, оставил авоську на пороге мастерской и ушел. Страшно подмывало спросить, из-за чего они поссорились, аж до чесотки в лопатках подмывало, но я не стал — Мамида бы в жизни меня не простила, если бы узнала, что я заговорил с сапожником.

Дождавшись, когда она выйдет из комнаты, Зулали поднимает край льняного полотенца, кладет на тесто комочек своего, который долго мяла в руках. Ее тесто цветом темнее, чем то, которое месила Мамида.

— Ты снова плохо вымыла руки! — закатываю глаза я.

Зулали смеется. На подбородке у нее крошки засохшего теста. Я вытаскиваю из кармана дедов платок, протираю ей лицо. Убираю платок обратно, предварительно тщательно отряхнув и сложив в несколько раз.

— Пойдем, я помогу тебе вымыть руки, — говорю я.

Зулали поднимается со стула, она молчит, потому лицо у нее снова такое красивое, что хочется смотреть и смотреть — большие глаза, тонкий длинный нос, высокий лоб. Волосы у Зулали темные, но на солнце переливаются рыжиной. За эту рыжину я ее особенно люблю, у деда была ровно такая же рыжина — в бороде и даже в бровях, а волосы у него были седые и густые, можно было пальцами запутаться. Волосы деда пахли старостью и табаком.

Мамида как раз закончила мыть руки и залила в рукомойник новую порцию воды. С того дня, как деда не стало, с водопроводом что-то неладно, он то действует, то нет. Мастер, которого мы вызвали, проверил все и развел руками — не могу понять, что тут не так, вроде поломки нет, засора тоже.

Мамида выставила его из дому и вызвала другого мастера, которого тоже потом выставила за порог. Больше она никого не вызывала, сходила к соседке и выпросила старый рукомойник, который без дела пылился на чердаке. Мы хорошенько натерли его речным песком и золой, и он стал почти как новый. Потом мы с Мамидой долго ходили по двору, выбирая место, куда можно его повесить. В итоге прибили к подпорке веранды, на такой высоте, чтобы мне можно было мыть руки, не вставая на цыпочки, иначе вода потечет по локтям прямо в подмышки. Рукомойник очень красивый — большой, медный, с ходящим вверх-вниз стержнем и съемной крышкой, куда нужно заливать воду — ровно два с половиной кувшина.

Мамида отошла в сторону, полюбовалась, как бликует солнечный луч на выпуклом боку рукомойника.

— Сияет, как у слона яйца, — удовлетворенно сказала она.

Я захихикал. Мамида шутит так, что живот можно от смеха надорвать. Дед в ней больше всего это и любил. Так и говорил — если бы не твои шутки, я б давно тебя из дому выгнал. Мамида фыркала: «Ты-то!» — и смотрела на него так, будто дед — это мошка, а она — мухобойка. «А что? — хорохорился дед, он всегда хорохорился, когда препирался с Мамидой. — А что? Или не я в этом доме хозяин?»

Мамида молча складывала большие руки на своей большой груди. Смотрела исподлобья. Шумно вздыхала.

— Ну чего ты? — беспокоился дед. — Я же пошутил.

Мамида еще раз шумно вздыхала:

— Что бы вы без меня делали!

Дед лез в карман — за трубкой.

— Что бы мы без тебя делали! — приговаривал, набивая трубку табаком. — Что-бы-мы-без-тебя-делали!

— То-то, — хмыкала Мамида.

После похорон деда она три дня ни с кем не разговаривала и ничего по дому не делала. Лежала в его постели как была, в траурном платье и платке, накрывшись одеялом по подбородок, и смотрела в потолок. В углу комнаты стояли ее истоптанные туфли — съехавшие набок пятки, сбившиеся стельки. Сквозь глухо задвинутые шторы пробивался одинокий солнечный луч, он медленно полз по комнате, спотыкаясь то о край домотканого паласа, то о забытые на тумбочке четки с обломанным крестиком, то о неоконченный толстенный том — дед всегда любил читать. До Мамиды солнечный луч не добирался, шарил по краю тахты и, скользнув по простыне, угасал, словно его и не было. Мы с Зулали много раз на дню наведывались к ней — приносили поесть и попить, сидели рядом, я плакал, Зулали улыбалась, Мамида молчала. К еде она так и не притронулась, поднялась только на четвертый день и вернулась к домашним делам.

Поскольку вода у нас теперь с перебоями, Мамида набирает ее про запас, одну часть оставляет для питья и готовки, другую — для хозяйственных нужд. Я отвечаю за поливку огорода, а потому каждый вечер убираю крышки стоящих под водостоками дождевых бочек на случай, если пойдет дождь, а утром накрываю бочки обратно, чтобы солнце не выпарило воду. Остальную работу по дому проделывает Мамида — готовит, убирает, стирает-гладит, печет хлеб. Зулали мало чего умеет делать, по правде говоря — ничего не умеет, потому просто ходит за Мамидой и повторяет за ней: возьмет Мамида полено, чтобы печь растопить, она берет второе, подметает Мамида двор — Зулали рядом бестолково размахивает метлой. Чаще всего Мамида молча сносит ее попытки быть полезной по хозяйству, но иногда, когда дел много, а рук на все не хватает, она раздражается. В такие дни я увожу Зулали туда, куда Мамида никогда не заглядывает, — в комнату деда.

Со дня его смерти там мало чего изменилось, если только пыли поприбавилось, а углы потолка затянулись паутиной. Мы с Зулали иногда неумело убираемся — то подметем, то пыль протрем. Форточка приоткрыта, потому в грозу комнату заливает дождем. Я пытался ее захлопнуть, но у меня ничего не вышло — створка накрепко заложена дощечкой. Когда дождевая вода высыхает, на подоконнике остаются грязные разводы. Я протираю их мокрой тряпкой, но грозы в последнее время случаются чуть ли не каждый день, так что подоконник дедовой комнаты почти всегда в темных пятнах. Четки со сломанным крестиком так и лежат на тумбочке, на спинке стула висит его пиджак, из недочитанной книги торчит закладка — белое гусиное перо. Я бы, наверное, прочитал эту книгу, если бы умел. Но дед умер, и теперь некому учить меня грамоте. У Мамиды прохудились глаза, почти не различают буквы, даже через лупу, потому она старается лишний раз их не напрягать. А Зулали читать не умеет. То есть когда-то она все умела — и читать, и писать, и вообще очень умной была. Но потом с ней что-то случилось, и она стала такой, какая сейчас. Иногда она болеет кровью, оставляет за собой на полу капельки. Или сядет, потом встанет — а на платье сзади пятно. Думаю, кровь у нее течет оттуда, откуда она писает (больше-то вроде неоткуда!). Мамида, заприметив капли крови, ахает, уводит Зулали в ее комнату, помогает переодеться, бухтит, что ей надо сто раз одно и то же объяснять. Однажды я спросил у Мамиды, что это такое с Зулали. Она с минуту придирчиво разглядывала меня, словно прикидывала, можно ли мне доверять, потом вздохнула. Ты уже большой, говорит, потому тебе можно рассказать: у Зулали недомогание, которое со всеми женщинами случается. «Это болезнь?» — «Нет, ну что ты!» — «Она от этого умрет?» «Не умрет. Скоро эти недомогания кончатся навсегда». — «Почему кончатся?» — «Возраст». «У тебя они тоже были?» — «Были. А потом перестали». Мне хотелось еще спросить, почему только женщины болеют кровью, но Мамида месила тесто, а тесто для нее все, потому я не стал ее отвлекать. В другой раз спрошу.

Продолжение в книге, которую думаю Вы побежите покупать!

Хорошего дня!

Сегодня хочу с Вами поделиться отрывками из книги, которую я начала читать и не могу оторваться по совету моей новой знакомой, известной блогерши Анны Мелкумян, чье мнение для меня очень весемо.

Советую всем скачать или купить книгу, и думаю она многое изменит в Вашей жизни.

Новая Земля. Пробуждение к своей жизненной цели. Экхарт Толле.

Радость Бытия – единственное истинное счастье – не может прийти к вам через какую бы то ни было форму, обладание, достижение, человека или событие – через всё, что происходит. Эта радость никак не может к вам прийти. Она исходит из бесформенного измерения внутри вас, из самого сознания, и потому едина с тем, кто вы есть.

Ведите себя так, как будто у вас все есть, и все придет. Вскоре после того, как вы начнете отдавать,вы станете получать. Нельзя получить то, что не отдаете. Отток определяет приток. Все, что вам кажется мир не хочет вам дать, у вас уже есть, но вы никогда об этом не узнаете, если не позволите излиться наружу.

Если у вас есть маленькие дети, помогайте им, направляйте их, защищайте их, как только можете, но, главное, дайте им свободное пространство — пространство быть. Они приходят в этот мир благодаря вам, но они не «ваши». Убеждение «я знаю, что для тебя лучше», может быть верным, когда они совсем маленькие, но чем старше они становятся, тем меньше в нем правды. Чем больше у вас ожиданий касательно того, как должна складываться их жизнь, тем больше вы погружены в свой ум, вместо того чтобы помогать им собственным присутствием. Они все равно будут совершать ошибки и так или иначе страдать, как все люди. Впрочем, возможно, это будут ошибки только с вашей точки зрение. То, что вы считаете ошибкой, может оказаться как раз тем, что вашим детям нужно сделать или пережить. Помогайте им и направляйте их, насколько можете, но знайте, что иногда вам придется позволять им делать ошибки, особенно когда они начнут взрослеть. Вам также придется иногда позволять им страдать. Эти страдания могут свалиться неожиданно, а могут быть следствием их собственных ошибок.

Люди думают, что их счастье зависит от того, что происходит, то есть от формы. Они не видят, что происходящее – это самая нестабильная вещь во вселенной. Оно постоянно меняется. Люди смотрят на настоящий момент либо как на уже испорченный тем, что произошло, но чего не должно было быть, либо как на ущербный, так как то, что должно было произойти, не случилось. Поэтому они не видят более глубокое совершенство, присущее самой жизни, – совершенство, которое уже есть и которое всегда здесь, за пределами того, что происходит или не происходит, за пределами формы.

Не ищите счастья. Если вы будете его искать, то никогда не найдете, потому что поиск-это противоположность счастья. Счастье неуловимо, но освободиться от ощущения, что все несчастны, можно прямо сейчас. Нужно только повернуться лицом к тому, что есть, вместо того, чтобы сочинять истории по этому поводу.

Когда было создано человеческое тело, каждая из его частей захотела сделаться главной.

МОЗГ сказал: я контролирую всю нервную систему, я должен стать главным.

НОГИ сказали: мы поддерживаем все тело в вертикальном положении, мы должны стать главными.

РУКИ сказали: мы делаем всю работу и зарабатываем деньги, чтобы кормить тело, мы должны стать главными.

ГЛАЗА сказали: мы добываем основную информацию о внешнем мире, мы должны стать главными.

РОТ сказал: я всех кормлю, я должен стать главным.

То же самое сказали СЕРДЦЕ, УШИ и ЛЕГКИЕ.

Наконец заговорила ДЫРКА В ЗАДНИЦЕ. Она тоже хотела стать главной. Прочие части тела засмеялись при мысли, что какая-то ДЫРКА В ЗАДНИЦЕ хочет ими управлять.

Тогда ДЫРКА В ЗАДНИЦЕ рассердилась. Она закрылась и отказалась работать. От этого МОЗГ впал в лихорадочное возбуждение, ГЛАЗА остекленели, НОГИ почувствовали слабость и потеряли способность ходить, РУКИ бессильно повисли, а СЕРДЦЕ и ЛЕГКИЕ начали борьбу за жизнь. И все стали умолять МОЗГ уступить и позволить ДЫРКЕ В ЗАДНИЦЕ сделаться главной.

Так и произошло. Все части тела опять заработали нормально, а ДЫРКА В ЗАДНИЦЕ принялась всеми командовать. Основным ее занятием, как у всякого начальника, достойного этого названия, стало разгребание «дерьма».

Мораль: совершенно не обязательно быть умным, чтобы сделаться начальником. Шансов стать им у самой обычной ДЫРКИ В ЗАДНИЦЕ гораздо больше, чем у кого бы то ни было другого.

Отрывок из скетча Дария Возняка «У дырки в заднице есть будущее»

7

Глаза Лукреции пробегают современную басню «Мозг и дырка в заднице», ее губы улыбаются, руки теребят листок бумаги, который Флоран Пеллегрини незаметно передал ей во время собрания.

Какую поддержку может оказать вовремя рассказанная шутка! — думает она.

После собрания Пеллегрини садится за свой стол, прямо напротив стола Лукреции.

— Только один вопрос — ты с ума сошла, Лукреция? С чего это ты вдруг решила, что Дария убили? Ты вляпалась в жуткую историю. А ты ведь знаешь, что Тенардье с тебя глаз не спускает. Ты надеялась войти в штат к концу года, а теперь стала первым кандидатом в безработные.

Лукреция морщится и обхватывает себя за плечи.

— Я люблю загадочные убийства в закрытом помещении. Хочу переплюнуть Гастона Леру!

Флоран Пеллегрини насмешливо хмыкает.

— Что это за убийство без следов на теле жертвы, без улик, свидетелей и мотива?

Лукреция замечает кучу писем, скопившихся на ее столе. Она решает не обращать на них внимания.

— Я люблю, когда расследование действительно трудное.

— Но ты понимаешь, что ввязалась в опасное дело?

— Я очень любила Циклопа.

Пеллегрини с искренней жалостью смотрит на Лукрецию.

— Твои байки про Виктора Гюго, который говорил, что коровы не пьют молока, меня не убеждают.

Старый журналист морщится. Лукреция знает, что его мучают боли в печени. Он слишком много пьет и уже прошел несколько курсов дезинтоксикации. Чтобы заглушить страдания, он достает бутылку виски и стакан, но, подумав, начинает пить прямо из горлышка.

Флоран боится начальства, старается всем угодить, постоянно заключает сделки с совестью. Ни за что не стану такой, как он.

Пеллегрини делает большой глоток, морщится еще сильнее, потом продолжает:

— Будь осторожна, Лукреция! Ты не видишь, что ходишь по краю пропасти. Если споткнешься, в «Современном обозревателе» никто не протянет тебе руку помощи. Даже я. А затея расследовать смерть Дария мне кажется просто бредовой.

Он протягивает ей бутылку. Лукреция колеблется, потом качает головой.

А вдруг он прав? Вдруг я совершила большую ошибку в выборе сюжета? В любом случае, отступать слишком поздно.

Она смотрит на листок с шуткой, комкает его и запускает в корзину для бумаг. И промахивается на несколько сантиметров.

Старый журналист дрожащей рукой поднимает бумажный комок, бросает… и попадает в цель.

8

Ворон с черным блестящим оперением летит высоко в небе. Вокруг кружат товарищи. С громким карканьем они садятся на расколовшийся могильный камень. Их крики сливаются в пронзительную песню, доставляющую удовольствие только им самим.

Главное событие дня — похороны Циклопа.

Процессия медленно следует за катафалком, украшенным розовыми флажками, на которых изображен глаз с сердечком внутри. Здесь родственники Дария, его друзья, лучшие мастера веселья, шуток, каламбуров и розыгрышей.

Все грустны и утешают друг друга тем, что хотя бы дождь прекратился на несколько минут. Замыкают процессию политики, актеры и певцы.

Фотографов тут почти столько же, сколько участников траурной церемонии. Жандармерия и «розовые громилы», представители службы безопасности «Циклоп Продакшн», не дают толпе поклонников Дария прорваться на кладбище.

Траурный кортеж останавливается у открытого склепа. На розовом мраморе золотыми буквами выбито: «ЛУЧШЕ БЫ ТУТ ЛЕЖАЛИ ВЫ».

Священник поднимается на возвышение и, проверив микрофон, говорит:

— Эта эпитафия станет его последней шуткой. Я пообещал Дарию, что напишу эти слова на его могиле. Он знал, что Господь может в любой момент призвать его к Себе. «Лучше бы тут лежали вы». Сколько иронии — и вместе с тем сколько искренности. Отбросим лицемерие, сказал мне Дарий, это слова, под которыми подписался бы кто угодно.

Среди всхлипываний раздаются сдержанные смешки. Только одна женщина с лицом, закрытым черными кружевами, рыдает в голос. Какой-то пожилой человек начинает довольно громко смеяться, и окружающие смотрят на него с осуждением.

— Не смущайтесь, — продолжает священник. — Смейтесь. Дарий смеялся надо всем. Он посмеялся бы и над своими похоронами. Он смеялся надо всем, но по-доброму. Великодушно. Смиренно. Многие не знают, но Циклоп был верующим человеком. Каждое воскресенье, почти тайком, Дарий посещал мессу. Он говорил: «Комику не полагается ходить в церковь».

Несколько новых смешков нарушают тишину.

— Дарий был моим другом. Он рассказывал мне о своих тревогах, сомнениях, о стремлении к самосовершенствованию. Поэтому я с большей уверенностью, чем кто бы то ни было, могу заявить: в каком-то смысле это был святой человек. Он не только доставлял радость близким и зрителям, он еще и помогал молодым талантливым юмористам — в своей школе смеха, в своей телепередаче и в своем частном театре.

Женщина под вуалью рыдает все громче.

— Иисус сказал: «Бог есть любовь», но можно добавить… «Бог есть смех».

На некоторых лицах появляются одобрительные улыбки.

— Все мы должны постоянно воспитывать в себе не только чувство любви к ближнему, но и чувство юмора.

Люди сморкаются в платки. Какой-то человек в шляпе с широкими полями рыдает, поддерживая женщину под вуалью.

— Дорогой Дарий, всеми любимый Циклоп, ты покинул нас, оставил нас сиротами. Ты погрузил нас в печаль. Прости, но твоя последняя шутка оказалась неудачной…

Теперь слышны лишь всхлипывания. Смех умолкает.

— Пыль, ты станешь пылью, прах, ты вернешься к праху. Попрощайтесь же с ним. Сначала мать покойного, госпожа Анна Магдалена Возняк.

Священник насыпает в ладонь плачущей женщине горсть земли. Она приподнимает вуаль и бросает землю на гроб, на знаменитую фотографию Дария, где он поднимает пиратскую повязку и, улыбаясь, демонстрирует сердечко в пустой глазнице.

Лукреция подходит ближе. Она разглядывает и запоминает лица.

Грегори Дэвид Робертс непревзойденный автор потрясающих книг. Его произведения производят фурор в литературном мире и неизменно претендуют на звания лучших. Один из его романов под названием «Шантарам» стал настоящим бестселлером и разошелся по всему миру огромным количеством экземпляров. Что касается содержания, это не романтическая повесть со счастливым концом – это настоящая исповедь героя прошедшего все круги ада и все же оставшегося после этого человеком. Каждому кто способен сопереживать и глубоко чувствовать, этот роман к прочтению обязателен. Он без сомнения акцентирует внимание на самых привычных вещах и откроет читателю их многогранность.

Благодаря феноменальному успеху, который приобрел «Шантарам», автор решил не останавливаться на достигнутом, а создать не менее гениальное продолжение. Итак, перед Вами одно из самых противоречивых произведений наших дней, новый роман Грегори Робертса – «Тень горы». По общему плану и настроению, этот роман продолжает свой приквел. Главный герой все тот же – славный Лин по прозвищу «Шантарам». Новая книга начинается с того же места, где закончилась предыдущая. Побег из австралийской тюрьмы, новый город Бомбей, а также новая жизнь и новая профессия – контрабандист, фальшивомонетчик, бандит. Лин прошел через многое, многое прочувствовал и понял. Прошло несколько лет с тех самых пор, как он потерял свою любимую женщину, которая по иронии судьбы стала женой местного медиамагната. Но кроме любимой, Лин потерял еще и друга – главаря мафии, который загадочно погиб в афганских горах. Для очень многих после таких поворотов судьбы жизнь уже давно не имела бы смысла, но Лина всегда отличала невероятная сила воли и желание жить. Теперь он полон решимости, выполнить последние наставления своего ближайшего друга мафиози. Герой должен завоевать доверие мудреца, найти свое место среди новых мафиози, стремящихся стать главарями, но самое главное освободить в своем сердце место для любви и веры.

Цитаты из книги:

И если ты удержишься в этом сиянии, в этом новом круге света внутри себя, не помня зла и никогда не сдаваясь, рано или поздно ты вновь окажешься там, где любовь и красота сотворили мир: в самом начале.

Им хотелось, чтобы я остался на свободе, хотя бы ради сознания того, что кто-то сумел вырваться из цепких лап системы и не был захвачен ею вновь.

Чудо не в том, что любовь находит нас, как бы это ни было странно, предопределено и сверхъестественно. Чудо в том, что даже если мы так и не находим любовь, если она напрасно ожидает нас на крыльях мечты и не стучится в нашу дверь, не оставляет нам вестей и не подносит цветов, – даже в этом случае многие из нас не перестают верить в любовь.

Некоторые двери, – проговорила она медленно, – открываются только силой желания.

Страх подобен волку, посаженному на цепь: он опасен только тогда, когда ты спустишь его с цепи.

Любовь – это связь между двумя, а счастье – двое, связанные в одно целое.

Коррупция – это налог, которым облагается общество, если оно не платит людям достаточно, чтобы они сами отказались от нее.

Никакая улыбка не возымеет эффекта, никакое напутствие не утешит, никакая доброта не спасет, если наша внутренняя правда не будет прекрасной. Ибо связывает всех нас – все лучшее в нас – только правда человеческих сердец и чистота любви, неведомая иным созданиям.

Как же глупо пытаться любить, когда единственный по-настоящему любимый человек, посланный тебе судьбой, затерялся где-то в городских дебрях совсем недалеко от тебя.

Где бы ни собиралась компания людей – от заседания директоров крупной фирмы до сборища развратников в борделе, – они всегда, сознательно либо неосознанно, устанавливают определенные моральные правила для данной ситуации.

Научите себя не быть отличником, не быть первым, не быть победителем. Дайте себе передышку быть собой. Ребенку своему дайте передышку — быть. Ошибаться, служить не требованиям и нормам, а вдохновениям и талантам. Этому учите и детей — свободе не быть никем, кроме как собой. Отличник — роль. Его играть не сложно, ты всегда должен быть таким, каким тебя хотят видеть учителя, начальники и командиры.

Продолжаем рубрику  ‪#‎ПлейлистсБокалом‬ и на этот раз хочу подарить Вам вечер с коктейлем Chivas Maximilian. Наслаждайтесь!

Chivas Maximilian

40 мл Chivas Regal 12
20 мл Earl Grey чай (охлажденный)
20 мл сахарный сироп
20 мл красного сухого вина
1 кусочек имбиря
Украсить анисоном и кусочком лимона

‪#‎ПлейлистсБокалом‬

Мои дорогие читатели, наступило лето, которое всегда предполагает хорошую музыку, компанию, бокал прохладительного и вкусного коктейля.

Поэтому, специально для Вас, я открываю рубрику ‪#‎ПлейлистсБокалом‬, чтобы Вы наслаждались музыкой и коктейлем.

ЛЮБОВЬ

С древних времен гранат является символом природной красоты и единства всего сущего. В традициях Армении гранат выступает как символ жизни, процветания и супрежества. Именоо поэтому в коктейле Любовь одним из основных ингредиентов является гранатовый сок. Терпкий и эстетически красивый — он придает напитку не только символическое значение, но и определяет его характер. Вяжущие ноты граната, мягкость липового меда, аромат и вкус малины, горечь биттера и крепость коньяка. Правильно подобранные ингредиенты создают ощущение целостности и гармонии вкуса.

РЕЦЕПТ:

45 мл коньяка Ани или Отборный

30 мл гранатового сока

10 мл сока лимона

15 мл сиропа липового меда

3 шт свежей малины

1 дэш биттера Angostura

Хорошего вечера! Получайте удовольствие и живите счастливо!
#music&cocktail #ArArAt #armenia #lovearmenia #loveararat #cocktailararat #araratmoments

Птица уже не влетает в форточку.
Девица, как зверь, защищает кофточку.
Поскользнувшись о вишневую косточку,
я не падаю: сила трения
возрастает с паденьем скорости.
Сердце скачет, как белка, в хворосте
ребер. И горло поет о возрасте.
Это — уже старение.

Старение! Здравствуй, мое старение!
Крови медленное струение.
Некогда стройное ног строение
мучает зрение. Я заранее
область своих ощущений пятую,
обувь скидая, спасаю ватою.
Всякий, кто мимо идет с лопатою,
ныне объект внимания.

Правильно! Тело в страстях раскаялось.
Зря оно пело, рыдало, скалилось.
В полости рта не уступит кариес
Греции Древней, по меньшей мере.
Смрадно дыша и треща суставами,
пачкаю зеркало. Речь о саване
еще не идет. Но уже те самые,
кто тебя вынесет, входят в двери.

Здравствуй, младое и незнакомое
племя! Жужжащее, как насекомое,
время нашло наконец искомое
лакомство в твердом моем затылке.
В мыслях разброд и разгром на темени.
Точно царица — Ивана в тереме,
чую дыхание смертной темени
фибрами всеми и жмусь к подстилке.

Боязно! То-то и есть, что боязно.
Даже когда все колеса поезда
прокатятся с грохотом ниже пояса,
не замирает полет фантазии.
Точно рассеянный взор отличника,
не отличая очки от лифчика,
боль близорука, и смерть расплывчата,
как очертанья Азии.

Все, что я мог потерять, утрачено
начисто. Но и достиг я начерно
все, чего было достичь назначено.
Даже кукушки в ночи звучание
трогает мало — пусть жизнь оболгана
или оправдана им надолго, но
старение есть отрастанье органа
слуха, рассчитанного на молчание.

Старение! В теле все больше смертного.
То есть ненужного жизни. С медного
лба исчезает сиянье местного
света. И черный прожектор в полдень
мне заливает глазные впадины.
Силы из мышц у меня украдены.
Но не ищу себе перекладины:
совестно браться за труд Господень.

Впрочем, дело, должно быть, в трусости.
В страхе. В технической акта трудности.
Это — влиянье грядущей трупности:
всякий распад начинается с воли,
минимум коей — основа статики.
Так я учил, сидя в школьном садике.
Ой, отойдите, друзья-касатики!
Дайте выйти во чисто поле!

Я был как все. То есть жил похожею
жизнью. С цветами входил в прихожую.
Пил. Валял дурака под кожею.
Брал, что давали. Душа не зарилась
на не свое. Обладал опорою,
строил рычаг. И пространству впору я
звук извлекал, дуя в дудку полую.
Что бы такое сказать под занавес?!

Слушай, дружина, враги и братие!
Все, что творил я, творил не ради я
славы в эпоху кино и радио,
но ради речи родной, словесности.
За каковое раченье-жречество
(сказано ж доктору: сам пусть лечится)
чаши лишившись в пиру Отечества,
нынче стою в незнакомой местности.

Ветрено. Сыро, темно. И ветрено.
Полночь швыряет листву и ветви на
кровлю. Можно сказать уверенно:
здесь и скончаю я дни, теряя
волосы, зубы, глаголы, суффиксы,
черпая кепкой, что шлемом суздальским,
из океана волну, чтоб сузился,
хрупая рыбу, пускай сырая.

Старение! Возраст успеха. Знания
правды. Изнанки ее. Изгнания.
Боли. Ни против нее, ни за нее
я ничего не имею. Коли ж
переборщит — возоплю: нелепица
сдерживать чувства. Покамест — терпится.
Ежели что-то во мне и теплится,
это не разум, а кровь всего лишь.

Данная песня — не вопль отчаянья.
Это — следствие одичания.
Это — точней — первый крик молчания,
царствие чье представляю суммою
звуков, исторгнутых прежде мокрою,
затвердевающей ныне в мертвую
как бы натуру, гортанью твердою.
Это и к лучшему. Так я думаю.

Вот оно — то, о чем я глаголаю:
о превращении тела в голую
вещь! Ни горе не гляжу, ни долу я,
но в пустоту — чем ее ни высветли.
Это и к лучшему. Чувство ужаса
вещи не свойственно. Так что лужица
подле вещи не обнаружится,
даже если вещица при смерти.

Точно Тезей из пещеры Миноса,
выйдя на воздух и шкуру вынеся,
не горизонт вижу я — знак минуса
к прожитой жизни. Острей, чем меч его,
лезвие это, и им отрезана
лучшая часть. Так вино от трезвого
прочь убирают и соль — от пресного.
Хочется плакать. Но плакать нечего.

Бей в барабан о своем доверии
к ножницам, в коих судьба материи
скрыта. Только размер потери и
делает смертного равным Богу.
(Это суждение стоит галочки
даже в виду обнаженной парочки.)
Бей в барабан, пока держишь палочки,
с тенью своей маршируя в ногу!

Раффи Шарт – современный французский режиссер, прозаик, драматург, автор пьесы «Мою жену зовут Морис», переведенной на 50 языков мира и с успехом идущей в России. «Антидот» — его последняя пьеса, созданная на основе одноименного романа.

АНТИДОТ

Раффи ШАРТ / Raffy SHART

Об авторе

Раффи Шарт – современный французский режиссер, прозаик, драматург, автор пьесы «Мою жену зовут Морис», переведенной на 50 языков мира и с успехом идущей в России. «Антидот» — его последняя пьеса, созданная на основе одноименного романа.

Действующие лица

ЖОРЖ

КАТРИН

РОНАЛЬД

ДАН

ВИВИАН

ИВАН

МАРИОН

АРНОЛЬД БРАМОН

Терраса столичного небоскреба (Нью-Йорк, Париж, Лондон). На первом плане : садовая мебель, стол, кресла, шезлонги, скамейка. На столике бутылки, коробка сигар и т.п. Справа — окно квартиры, оно открыто. С каждой стороны оконного проема – подстриженные в виде шара лавровые деревья в горшках и две гигантские статуи в виде Атласов. С этой же стороны в глубине сцены несколько ступенек, ведущих к вертолетной площадке. Видна только часть ее. В каждом углу террасы – гаргуйи в стиле ар деко, нависающие над пустотой.

АКТ 1

Сцена 1

Над городом ночное звездное небо.  Горят огни зданий, светятся рекламные экраны. В центре террасы Жорж душит Катрин. Молодая женщина безуспешно сопротивляется. Она опускается на колени на пол и падает замертво.

ЖОРЖ : Да нет, так не пойдет ! Что ты делаешь ? Ты умираешь как кукла…Эй, ты меня слушаешь ? Давай, вставай ! Они могут прийти с минуты на минуту.

КАТРИН : Прости меня, Жорж…

ЖОРЖ : Вживись в своего персонажа ! Мне нужна искренность. Мы же тут не в одном из твоих ситкомов!

КАТРИН : Просто я не очень хорошо понимаю психологию моей героини.

ЖОРЖ : Да что ты вообще знаешь о психологии ? О значении и семантике слова « психология » ?

КАТРИН : Постой, Жорж, я все-таки немного представляю, что такое психология ! Притом что ты мне обещал…

ЖОРЖ : (перебивает ее) Я ничего тебе не обещал ! Фильм – это продюсер, телеканалы, спутники, частоты, сети, а режиссер, где во всем этом место режиссеру ? Он раздавлен, он сплющен всей этой деспотической машинерией. Нелегко, милочка, быть артистом в наше время ! Быть артистом – это значит все время сражаться, и как говорил Лотреамон…

КАТРИН : (перебивает его) Ну, Жорж ! Ты же знаешь, что эта роль для меня ! Она будто для меня написана ! Когда я вижу всех этих девиц, которых снимают из фильма в фильм, я не понимаю, что в них такого, чего нет во мне ?  Это сплошная протекция и блат. Все что я прошу, это дать мне шанс ! А мой шанс – именно вот эта роль в фильме, где будет сниматься Арнольд Брамон, а ты — режиссер! С тобой я чувствую себя уверенно. С тобой я способна раздвинуть границы своих возможностей до пределов безумия ! Я хочу разрушить барьеры стыдливости, нарушить все табу ! Попроси, и ты добьешься от меня чего угодно ! Брось свое ведро в мой колодец, я – неиссякаемый источник !

ЖОРЖ : Это просто читка ! Ладно, это сойдет, сойдет…

Нет! Не пойдет, переходим к другой сцене !

КАТРИН : (готова заплакать) Но ты же мне обещал…

ЖОРЖ : О нет, ты же не будешь рыдать, они придут прямо сейчас!..

КАТРИН : Жорж, я всего лишь прошу тебя, чтобы ты показал, как мне надо умирать… Но если тебе плевать на меня, я брошусь с этой террасы ! Ты будешь мной гордиться, потому что я умру по-настоящему, а ты мне помог!

Катрин направляется к краю террасы.

ЖОРЖ : Катрин, постой, тебе не кажется, что ты реагируешь на критику слишком экспрессивно ? Истерикой и тем более угрозами ты не добьешься ни малейшей поддержки режиссера, достойного носить это имя… Уж поверь моему опыту ! Я тридцать лет в профессии !

КАТРИН : Я только прошу тебя хоть примерно показать, в каком направление надо играть смерть !

ЖОРЖ : Хорошо, пока они не пришли, я тебе быстренько покажу…

Жорж падает на скамейку и  утрированно изображает предсмертные конвульсии.